В романах Кеппена действие разворачивается в 1950-е годы, в период становления недавно созданной Федеративной республики. Бывшие нацисты вербуют кадры для новых дивизий из числа уголовников, немецкие девушки влюбляются в американских оккупантов, а опасный военный преступник, жестокий убийца Юдеян находит свою гибель в объятиях римской проститутки.

Современная кулинарная энциклопедия Андрея Макаревича. Греческий ужин, шотландский обед, обед на траве, рецепты гурмана, конфеты.

В книге представлены различные породы домашних голубей, техника и практика их содержания,
дается широкая характеристика как зарубежных, так и отечественных пород.
К достоинствам этой книги следует отнести и наличие материала по самостоятельному
скрещиванию голубей и сведения о происхождении каждой породы, описание анатомических
особенностей, окраски и рисунка.

Один из героев рассказа "Формика" говорит: "Муравьи могут производить тончайшие работы - скажем, собирать какие-нибудь электронные схемы.

Чужая жизнь - айсберг: наблюдателю видна лишь малая часть.

Аня не была в России восемь лет из прожитых на свете девятнадцати. Восемь лет она ждала этого звонка от своего отца, Семена Собинова – генерального директора АО «Авиарусь» и самого лучшего на свете мужчины! Но за несколько часов до ее возвращения из Лондона бизнесмен был убит.
Теперь дочь руководит компанией и отвечает по долгам отца. Кто стоит за его гибелью? Начатое расследование открывает Ане другую сторону жизни отца. Кто же он был на самом деле – солидный бизнесмен и надежный партнер или убийца и мошенник?

Судьба насмехалась над Марго, когда столкнула ее, бездомную и без гроша в кармане, в одном купе с внезапно умершей девушкой, обладательницей не только московской прописки, но и портмоне, набитого деньгами. Казалось, что кто-то могущественный и коварный предлагает Марго занять ее место. Но как это сделать по-умному, чтобы, с одной стороны, не привлекать к себе особого внимания, но в то же время успеть воспользоваться всем тем, что само идет в руки? Первое, что пришло в голову, это избавиться от тела. Лучше бы Марго этого не делала! Но человек слаб, а соблазн велик... Выкинув труп в окно, Марго отрезала себе все пути к отступлению: вместе с вещами и документами покойной она приняла на себя и чужую жизнь...

Пожалуй, стоит вкратце объяснить, как родилась эта книга. В ней описаны два путешествия, которые я, мой помощник Джон Хартли и моя секретарша Энн Питере совершили на волшебный остров Маврикий. Меня привели туда две причины.
Несколько лет назад я основал Джерсийский фонд охраны диких животных, чтобы спасать от вымирания исчезающие виды, разводя их в неволе. Наши планы осуществляются с большим успехом, однако мне стало ясно, что таких животных лучше всего разводить на их родине. Сложность тут заключалась в том, что большинство стран, которых это касается, не располагает людьми, обученными тонкому делу звероводства. А потому трест учредил стипендии для желающих пройти у нас курс обучения, с тем чтобы потом у себя на родине они налаживали разведение диких животных в неволе. Поскольку эмблема нашего зоопарка - дронт, нам представлялось, что логично начать с Маврикия и принять оттуда первого стипендиата.

"Фанечка у нас не красавица, да еще и заикается. Бедная девочка". Так в детстве отец говорил об актрисе, которую английская энциклопедия включит в десятку самых выдающихся служительниц мельпомены XX века. Но это будет позже, как позже будет всесоюзная слава, любовь миллионов, фразы, которые цитируют по сей день, и... невероятное одиночество. "Одиночество - это когда в доме есть телефон, а звонит будильник". У нее появляются знакомые молодые люди, но Фаина к ним безразлична. Настоящим другом Фаины становится актриса Павла Вульф. "Лесбиянство, гомосексуализм, мазохизм, садизм - это не извращения. Извращений, собственно, только два: хоккей на траве и балет на льду".
Слава растет, а счастья в жизни так и не прибавляется. Многих отпугивает ее вздорность и насмешливость. Окружающие считают ее неуживчивой, порой даже вздорной, но никто не в силах понять, что за "колючками" скрыта чистая, ранимая, жаждущая любви душа. "Когда я умру, похороните меня, и на памятнике напишите: "Умерла от отвращения"... Про Фаину Раневскую можно читать бесконечно - вам будет то очень грустно, то невероятно смешно, но никогда не скучно. А ведь "стареть скучно, но это единственный способ жить долго ".

Девочки любили иностранцев. Не то, чтобы они не любили своих соотечественников. Напротив. Очень даже любили, но давно, очень давно, нет, лет 6-7 назад. Например, одна из девочек — Тамара, которая тогда и вправду была совсем девочкой, любила Николая Святенко, взрослого уже и рослого парня, с двумя золотыми зубами, фантазера и уголовника, по кличке коллега. Прозвали его так. потому, должно быть, что с ним всегда хорошо было и надежно иметь любые дела...
В детстве и отрочестве Николай гонял голубей, подворовывал и был удачлив. Потому что голуби — дело опасное, требует смекалки и твердости, особенно когда "подснимаешь" их в соседних дворах и везешь продавать на "Конку с Ленькой Сопелей — от слова сопля, кличка такая. Сопеля — компаньон и одноделец, кретин и бездельник, гундосит, водку уже пьет, словом — тот еще напарник, но брат у него на 'Калибре" работает. И брат этот сделал для Леньки финку с наборной ручкой, а лезвие — из наборной стали, из напильника. И Ленька ее носит с собой. С ним-то и ездил коллега Николай на конку продавать "подснятых" голубей, монахов, шпанцирей. иногда и подешевле — сорок и прочих — по рублю, словом, как повезет. А на рынке уже шастают кодлы обворованных соседей и высматривают своих голубей, и кто знает — может и у них братья на "Калибре" работают, а годочков им пока еще до шестнадцати, так что больших сроков не боятся, ножи носить — по нервам скребет, могут и пырнуть по запарке, да в горячке.

В Темной долине уже вторые сутки лил холодный дождь.
Вторые сутки… Да он тут, пожалуй, никогда и не прекращался, лишь время от времени переходя на противную стылую морось. От проклятой влаги, казалось, ничто не могло защитить, даже старенький сталкерский комбинезон «Заря». Это было трудно объяснить, но каждый раз, оказываясь в Темной долине, Шершень промокал до нитки, словно влага была неким живым существом, хитро забирающимся под одежду своей очередной опрометчиво сунувшейся на ее законную территорию жертвы. Но этот невидимый зверь, пожалуй, был самым милосердным, потому что при всем своем желании убить не мог.
Шершень в очередной раз посмотрел на мерцающий экран личного ПДА. Устройство, без которого в Зоне было невозможно выжить, предательски уверяло, что все вокруг в относительном порядке: парочка «трамплинов» справа от едва заметной в пожухлой траве тропы и одна «карусель», притаившаяся за поваленным деревом.
– Ну что же ты, падла… – Шершень яростно встряхнул ПДА.
Чувство чего то неотвратимого, что уже вторые сутки шло за ним по пятам, не отпускало. Из за этого проклятого чувства он не мог нормально спать. Ночевки в схронах превращались в сущую пытку, нервы были на взводе. Еще немного – и он станет допускать ошибки, а ошибки Зона не прощает, карая с жестокостью опытного садиста палача.
И этот призрак, преследующий его по пятам…

Шел дождь, оставлявший пузыри в лужах. Ковригин натянул резиновые сапоги. Почти все лето они стояли без дела. Солнце позволяло Ковригину шляться в кроссовках, сандалиях, а то и босиком. Но неделю назад небесные влаги стали изливаться из серо-синеватых облаков, не давая ни себе, ни сухопутным существам продыху.
Хотя физиологические потребности звали Ковригина в незамедлительный поход, будто сегодня же по исторической нужде требовалось взять Азов, из дома выйти он никак не мог. Что-то останавливало и беспокоило его. Не ходил бы ты, Ванек, во солдаты… Зудело в нем это отчаянным стрекотом в траве сентябрьского кузнеца. «Что надеть-то?.. — не спеша соображал Ковригин. Хотя знал, что надеть. Зонтов он в доме не имел. Его коронным номером было терять зонты и перчатки. Перчатки обязательно с одной руки. А потому в московской квартире среди барахла у него валялось с десяток кожаных изделий с леворастопыренными пальцами. Зонты же он оставлял где-нибудь дней через пять после их приобретения. То есть в персонажи „мокрых“ ксилографии Хиросиге с видами Киото и Эдо он не годился. И сейчас он знал, что наденет куртку с капюшоном. И вот будто бы в чем-то сомневался. Придурь некая будто бы наехала на него. „А работает ли палатка? Сентябрь ведь, школьники уехали… Вдруг торгаши засачковали?..“